[Vadson]

Добыча нефти в странах бывшего СССР характеризуется и временами больших неудач, когда сокращение добычи накладывалось на снижение мировых цен, и периодами крупных удач, когда добыча снова начинала увеличиваться в ситуации роста цен на мировом рынке (см. график 4). Отсюда можно сделать статистически безупречный, но абсурдный по смыслу (мировой рынок делает нам еще лучше, когда нам и без того хорошо, и старается навредить, когда нам становится хуже) вывод, что мировые цены растут тогда, когда повышается добыча нефти в России и других государствах бывшего СССР, и падают, когда в нашей стране кризис.

Не выдерживает критики при пристальном рассмотрении и идея повышения цен на нефть из-за роста ее потребления. Мир использует все больше нефти, но темпы роста потребления, в отличие от цен, практически не меняются в течение длительных интервалов времени (см. график 5). Влияние расширяющихся рынков Индии и Китая не объясняет динамики мировых цен — суммарный ежегодный прирост потребления в этих двух странах при всех высоких относительных показателях составляет всего 0,2–0,5% мирового спроса.

Снижение потребления нефти в конце 1970−х — начале 1980−х годов и слом динамики по сравнению с 1960–1970−ми годами были вызваны активной энергетической политикой развитых государств Запада и глубоким кризисом стран третьего мира. Конечно, и то и другое стало следствием изменившейся энергетической ситуации, но причинно-следственные связи выглядят именно так: темпы потребления зависят от цен, но опосредованно — через долгосрочные изменения государственной энергетической политики, а не как прямой результат текущей рыночной конъюнктуры.

О физической нехватке нефти говорить сегодня не приходится. Запасы нефти за двадцать лет, с 1985−го по 2006 год, почти удвоились — с 770 до 1200 млрд баррелей (164 млрд тонн), что позволяет поддерживать сложившиеся темпы ее потребления еще длительное время.

Театр одного актера
Так чем же все-таки определяется динамика цен на нефть? Начиная с открытия нефти в Пенсильвании во второй половине XIX века мировая нефтяная промышленность пережила не менее восьми циклических пиков активности, после которых наступал резкий и неизбежный спад. Нефтяная отрасль — типичный пример boom/bust-бизнеса, то есть такого, для которого характерны периоды лихорадочной активности, чередующиеся с временами застоя. В этом рынок нефти не уникален. Исключительность его в том, что определяющее влияние на весь мировой рынок нефти оказывает всего одна страна — Соединенные Штаты Америки.

В то время как основная часть ресурсов жидкого топлива находится на Ближнем и Среднем Востоке, примерно 80% всего капитала мировой нефтяной промышленности сосредоточено в США. В Штатах существует гигантский фонд низкопроизводительных нефтяных скважин, которые работают вполовину мощности. Никакой свободный рынок не может оправдать существования огромной малопроизводительной резервной системы нефтеснабжения, этого детища холодной войны. В случае серьезного мирового политического кризиса, войны, перерыва в поставках Америка может удвоить собственную добычу нефти за считаные дни, если не часы. Плюс к тому в стратегических запасах содержится резерв нефти, достаточный для возмещения импорта в течение 90 дней, или около 100 млн тонн. Причем планируется удвоить длину этого дамоклова меча, нависающего над рыночной стихией, доведя стратегические запасы до 1,5 млрд баррелей.

Однако срок жизни нефтяной скважины ограничен 20–25 годами. Сохранить свой добычный потенциал Соединенные Штаты могут лишь периодическими кампаниями массированного бурения, финансирование которых возможно только за счет роста мировых цен на нефть. Поэтому мировой нефтяной цикл привязан к циклу воспроизводства американских нефтегазодобывающих скважин и коррелирует со средним временем эксплуатации скважины (см. график 6). А издержки воспроизводства капитала американской нефтяной промышленности перекладываются за счет повышения цен на весь мир. Это именно та загадка, которую американские нефтяники и политики тщательно от всех скрывают: не ОПЕК, а США стоят у штурвала глобального нефтетанкера.