Копирайт рождается — XVIII век
В 1440 году Иоханн Генсафлейш aka Гуттенберг выпустил первую печатную книгу. Это событие открыло новую эру в развитии человечества — эру копирайта. Ведь теперь процесс изготовления копий существенно упростился, вследствие чего цена книги упала, и она стала доступной для широкой аудитории.
Для кого-то изобретение печатного станка стало прорывом в народном просвещении, для кого-то — новым способом заколотить бабок. А для авторов — очередной головной болью. И дело даже не в размерах недополученной прибыли, а в тех самых искажениях, против которых были решительно настроены древние греки.
Еще Мартин Лютер писал: "Вред ещё можно было бы терпеть, если бы люди только плохо обращались с моими книгами. Но теперь они печатают мои книги, проявляя такую спешку, что, когда я затем читаю эти книги, я их не узнаю. Это мошенничество — обманывать простого человека с помощью нашего имени". Как нетрудно заметить, автор выступал не столько против тиражирования как такового, сколько против недобросовестных издателей. И он видел только один выход из создавшегося положения — автор должен получить право контроля за перепечатыванием и другими формами публикации. Понятно, что осталось сделать только один шаг, чтобы говорить об участии в доходах.
Сперва авторы самостоятельно сопротивлялись стихийному копированию. Например, книги сопровождались текстом, в котором говорилось, что на голову всякого, кто изготовит копию без разрешения автора, падет проклятье. Результат вполне предсказуем — когда речь идет о деньгах, проклятия бессильны.
Тогда "правильные" издатели обратились к власти с просьбой защитить их интересы. Фактически — предоставить им монопольное право на тиражирование того или иного произведения. Это привело к появлению так называемых привилегий — охранных грамот от государства или церкви, подтверждающих исключительное право издателя.
Кстати, автору это было на руку. В конце концов, уследить за кучкой монополистов было значительно проще, чем за толпой "неправильных" издателей. Тем более, что при получении соответствующего разрешения книгопечатник должен был документально подтвердить, что он имеет согласие автора. Увы, неплохая на первый взгляд система учета и контроля дала сбой при увеличении числа издательств.
Индивидуальные привилегии заменили на общие, которыми мог пользоваться кто угодно при выполнении определенных условий. Очевидно, что отсутствие контроля за отношениями каждого книгопечатника с каждым автором привело к тому, что последние остались в дураках, ибо заступиться за них стало опять некому.
Одной из главных личностей в этой истории стала английская королева Мария Первая. Именно она в 1557 году предоставила Лондонской Гильдии Книготорговцев и Издателей монопольное право на издание книг. При этом маловероятно, что ее сильно заботили нужды авторов или математическая корректность экономической модели.
Вероятнее всего, решающую роль при принятии такого решения сыграли рассказанные ей страшилки о выпуске "неправильными" издателями книг, толкающих протестантские идеи и баломутящие таким образом неокрепшие мозги добрых англичан.
Прекрасный пример того, как сугубо экономические решения могут быть продиктованы самыми что ни на есть политическими мотивами. А может быть и того хуже — вполне возможно, что к делу приложили руку гордые аристократы из окружения Ее Величества, за некоторую мзду посоветовавшие ей поступить именно так, а не иначе.
Есть ли основания так думать? Конечно есть, и немалые. Ведь с точки зрения формальной логики Марии Первой было проще всего отмахнуться от просителей, мотивируя это тем, что общественных интересов это нисколько не касается, а если господа издатели не могут успешно продавать книги в реально существующих условиях, то они запросто могут заняться выращиванием овец, освободив тем самым место для более адекватных бизнесменов.
В конце концов, никто не запрещал издателю заключить эксклюзивный договор с автором, заплатив ему хорошие деньги, а первый тираж сделать очень большим, что заведомо окупит все расходы. Конечно, на какие-то сверхприбыли при этом рассчитывать не приходится, но на кусок хлеба с маслом должно хватить.
Более того, именно такая концепция наиболее выгодна государству, ведь в этом случае книгопечатник должен стремиться побыстрее распродать тираж, пока конкуренты не успели сделать копии. А это значит, что задирать цену на книги не получится и они станут доступны большей аудитории.
В-общем, королева приняла самое неочевидное решение. Кстати, протестантов это ни разу не остановило, что лишний раз доказывает — смешивать экономику с политикой нехорошо.
Но зато появился "копирайт". К правам авторов, как нетрудно догадаться, он не имел никакого отношения. Пролетарии умственного труда могли только продать рукопись издателю, который распоряжался ей по своему усмотрению. Мог, кстати, даже перепродать ее другому. Который и приобретал право на копирование и получение прибыли.
Система привилегий просуществовала в Англии довольно долго — практически полвека. Но всему на свете приходит конец — в 1694 году Лондонская Гильдия Книготорговцев и Издателей была лишена своих монопольных прав.
А в январе 1709 г. в Палате Общин был заслушан проект закона "О поощрении образования путем закрепления за авторами или приобретателями копий печатных книг прав на последние на время, устанавливаемое отныне". Летом следующего года он получил силу закона, который со временем получил собственное название — Статут Анны по имени правящей тогда королевы.
Правда, это закон не столько защищал права авторов, сколько препятствовал появлению монополий. Согласно ему автор получал исключительное право на издание своего произведения в течение 14 лет, которое могло быть уступлено на этот срок издателю. По истечении этого срока право на издание возвращалось автору, и он мог снова уступить его, в том числе и другому издателю, еще на 14 лет. Нарушение исключительного права на издание наказывалось крупным штрафом с конфискацией незаконно изданных экземпляров произведения.
На первый взгляд все выглядит вполне логично. Четырнадцати лет, вроде, вполне должно хватить для того, чтобы не только окупить расходы, но и получить изрядную прибыль. Ну а дальше — дело хозяйское. Полагаю, что самый простой и понятный вариант — передать произведение в общественную собственность.
Любителям порассуждать о прогрессе следовало бы почаще вспоминать о Статуте Анны и сравнивать его с тем, что мы имеем сейчас. Например, в США копирайт действует до 70 лет после смерти автора для граждан и до 120 лет до корпораций. Причем, лоббистам этого уже мало. Председатель MPAA (Motion Picture Association of America) Джек Валенти, то ли в шутку, то ли всерьез предлагал, чтобы срок составил вечность минус один день.
Кстати, кто-нибудь может вспомнить хотя бы один хороший диснеевский мультик, снятый этой студией в последнее время? Думаю, нет. А все потому, что им нет смысла придумывать что-то новое, если удается получать отчисления с каждой картинки, на которой изображен Микки Маус.
А тем временем в старой доброй Англии непримиримые борцы с монополизмом Лондонской Гильдии Книготорговцев и Издателей потихоньку обрастали жирком и уже не так критично относились к исключительным правам. Особенно, если они будут даны не чужому дяде, а себе любимому.
К тому же, у них имелся серьезный повод для беспокойства — четырнадцать лет со времени принятия Статута Анны подходили к концу, что создавало определенные проблемы. Сами понимаете, что спокойно издавать Вильяма нашего Шекспира, будучи уверенным в отсутствии конкурентов — не жизнь, а малина. Знай себе денежку считай. А тут — бац, вторая смена.
Разумеется, издатели тут же обратились в парламент с просьбой продлить период, в течении которого они могли бы снова погрузиться в блаженное состояние ничегонеделания и деньгополучания. Но на этот раз власти Англии повели себя иначе, чем в свое время королева Мария.
Парламент заявил, что никакой общественной пользы от продления срока копирайта он не видит. А, напротив, прекрасно понимает, что все это затеяно исключительно ради личной выгоды издателей, думать о которой власть совершенно не обязана. Короче говоря, господам книготорговцам было предложено поменьше ездить по балам да фуршетам, а побольше думать о своем бизнесе.
Одним из решающих аргументов английских парламентариев были нужды образовательных учреждений. Тогда люди понимали, что монополия на культуру очень больно ударит по будущему страны — детям. А для нации значительно ценнее содержимое их голов, а не издательских кошельков.
|
